Ежегодно на протяжении многих лет добровольцы из Москвы и даже из отдаленных регионов страны приезжают на сбор клубники в подмосковный совхоз. Сменились времена, порядки и режим, но традиция живет по сей день, и не только в головах старшего поколения. Юноши и девушки собирают ягоду с не меньшим энтузиазмом, чем в прежние советские времена, когда на полях трудились их родители, бабушки и дедушки. Погода этим летом не радовала теплом, поэтому ягодная страда в Подмосковье откладывалась вплоть до середины июля, а заканчивать ее планируют на днях. Корреспондент «МК» узнала, как изменились условия на полях клубничных сражений.
фото: pixabay.com
Следуя наставлениям давней поговорки про рано встающих, я направилась к метро затемно. Хотя на сайте совхоза сообщается, что автобус забирает сборщиков от метро «Домодедовская» с 6 до 7 часов утра, лучше приезжать как можно раньше, потому что весь транспорт отправляется на поля задолго до указанного крайнего срока. Самостоятельно туда не добраться: до деревни, где находится остановка, идти километров 20. Выйдя из метро и окончательно проснувшись, я быстрым шагом направилась к толпе, утрамбовывающейся в старый микроавтобус, обклеенный рисунками с клубникой.
— Раньше транспорт давал город. Они были нормальные, большие. А сюда, наверно, не влезем, — говорит с раздражением в голосе женщина в широкополой шляпе.
— Почему теперь не дают?
— Говорят, на месте совхоза будут строить дома. Поэтому администрация не видит смысла выделять сборщикам свои автобусы.
Но, кажется, в это раз повезло и поместились все. Кроме тех, кто опоздал на автобус и бежал позади, тщетно пытаясь остановить водителя жестами и криками.
Вокруг народ с ведрами и другой более мелкой тарой, держась за перила, завистливо смотрит вниз на меня и других, кому повезло сесть.
Едем полчаса, вдыхая запах выхлопа, яичной булки, старых кирзовых сапог. Напротив меня расположилась пожилая женщина.
— Как давно ездите на сбор? — интересуюсь я у нее.
— Лет 25, — отвечает она. — Начала ездить еще в 90-е. Тогда народу было намного больше. Иногда даже за место дрались в автобусе. В советское время ездила моя сестра. Ящики тогда были тяжелые, как она мне рассказывала, настоящие, из толстых досок. И собрать надо было минимум семь кило.
Наконец, мы вышли к полю, от которого нас отделяла длинная глубокая борозда, полная мутной воды.
— Тут только вплавь можно добраться, — язвительно заметила одна девушка, вторя моим мыслям. — Хорошее место выбрали, если на то пошло, могли бы нам купальники выдать и спасательный круг.
Некоторые, кто знал заранее, что на месте сбора много грязи, надели калоши или резиновые сапоги. Они держались более устойчиво. Другие — в сандалиях и кроссовках — тонули в жиже.
— Все собрались? — спросила девушка-бригадир, пристально осматривая толпу грязных и злых сборщиков. — Теперь за мной! — позвала она начальственно, ведя на середину поля. — Я вас запишу в ведомость и проведу инструктаж. Берите два ящика, — продолжает она после переписи, — один — для хорошей клубники, другой — для сгнившей.
— А если клубника не совсем сгнила? — спрашивает вдруг мужчина в толпе, держа в руках один такой экземпляр.
— Ее отправим на переработку, — ответила она ровным голосом. — На соки пойдет или варенье.
По полю идет тоскливо женщина, ноги у нее обмотаны двумя брезентовыми пакетами. Смотрит на меня угрюмо и подозрительно.
— Это ваша кепка? — спрашивает она.
— Моя, — отвечаю я.
— Вы уверены?
— Абсолютно.
— Потеряла кепку и не могу найти. Точно такая, как у вас. Второй день ищу.
— А зачем вам пакеты на ногах? — интересуюсь я после допроса.
— Экипировка, — отвечает она. — Буду клубнику на коленях собирать.
Она помолчала и ушла продолжать поиски кепки. Взяв один из ящиков, я начала броуновское движение по полю в поисках ягод, навлекая на себя гневные взгляды других добровольцев.
— Конечно, сейчас всю хорошую клубнику соберет, а нам гниль оставит, — резко процедила девушка. К ней присоединились несколько других женщин, и на матерные слова они не скупились.
Каждый выбирал свой ряд грядок и справедливо отстаивал его, когда кто-то случайно или в корыстных целях заходил на чужую территорию.
— Ну, я тебя проучу, — воинственно крикнул мужчина с рыжей бородой и внушительной мускулатурой. К счастью, обращался он уже не ко мне. Новой жертвой стал другой сборщик, заплутавший среди кустов клубники.
От греха подальше я решила уйти на отшиб, где находились один из двух туалетов и бочка с водой для мытья рук (правда, вентиль в ответственный момент не сработал). За кустами справлял нужду мужчина, нагло пренебрегая благами цивилизации, о каких на местных полях в СССР можно было только мечтать.
— Прихватило живот, — объяснял он, покрываясь красными пятнами от смущения. — Наверно, клубники переел. А в кабинке не очень удобно…
Ягоду, кстати, можно есть без ограничений, не выходя только с ней за пределы ворот совхоза. Суровые охранники осматривают сумки и рюкзаки на выходе, отнимают ведра, полные клубники, у тех, кто пытался обойти установленный порядок. Клубнику раздают в специально отведенном месте согласно ведомости, куда записывают количество ящиков с клубникой.
Оставшись в одиночестве, я услышала, как что-то по-совиному ухнуло. Я оглянулась и увидела мальчика, распластавшегося на земле. Он увлеченно играл с телефоном, который то чавкал, то мяукал, издавал и другие более странные звуки.
— Почему ты тут один? — спрашиваю я.
— Мама сейчас подойдет, она там клубнику собирает, — отвечает он, махнув рукой вдаль.
Через некоторое время она пришла, усталая, но радостная.
— Для семьи собрали?
— Какое там! — воскликнула она, поставив ящики на землю. — Продавать будем. Лишние деньги не помешают. Сюда многие приезжают, чтобы собрать для продажи. Особенно из Украины. На всех рынках стоят приезжие с клубникой, которую набрали здесь.
Сбор закончился в обед. У выхода под навесами, огороженными стальными решетками, все получили полагающуюся порцию — десятую часть от всего собранного за день урожая. Килограмм ягод выдают за три ящика.
— Вы собрали 40 ящиков, — сказала одному из «батраков» с невозмутимостью бухгалтера бригадир. — Рекорд этого лета.
Но ему, кажется, было безразлично собственное достижение, мужчина устало смотрел на хмурое небо.
